В этот светлый праздник я всегда посещала его... Нынешний год не стал исключением.

Забежав по дороге в цветочную лавку, я долго выбирала подходящий букет. Из красивых плетеных корзинок мне приветливо улыбались розы самых экзотические оттенков, ромашки игриво подмигивали своим красивым медовым глазом, и еще много-много всевозможных красочных цветов... Но я выбрала незатейливый, но большой и... нужный букет. Именно такие любил он. Лазоревые и нежно-сиреневые колокольчики в окружении белоснежных, таких пронзительно-чистых, хризантем. Бережно, словно младенца, прижимая купленный букет в груди, я шла необычайно легко, постукивая впервые надетыми после долгой зимы каблучками. Тревоги и волнения будто бы отступили, уносимые здешним ветром, таким свежим, родным и... таким особым.

Вот, наконец, и оно – старое, заросшее кладбище.

– Ну что ж, здравствуй, любимый мой... – тихо прошептала я, с трудом отодвигая тяжелую решетчатую калитку. Мне ответила лишь умиротворенная тишина...

Его могилка была чистой и ухоженной. Наверное, это его мама следит за ней. Жаль, что не я... Я живу так далеко отсюда и могу приезжать лишь два-три раза в год. И на Пасху. Обязательно. Мы так договорились с ним...

Спокойные и пристальные глаза так приветливо смотрели на меня с фотографии на памятнике. Я не могла оторваться от них, как-то смущенно прилаживая букет и накладывая в начисто вымытую тарелочку его любимые конфеты, печенья и пасхальные яйца тех цветов, что ему нравились – зеленые и голубые. "Как только распустившаяся листва на фоне весенних небес" – говорил он когда-то, так давно. Бесконечно давно... Глаза защипало... Странно, как живо блестят его красивые длинные светлые волосы, как добр и нежен взгляд серых глаз, как радостна улыбка на знакомых до боли губах... Я утерла глаза подолом белоснежного платья, которое надела специально для него, и виновато прошептала:

– Прости... Все никак не могу не плакать...

Мне, наверное, показалось, что лицо на фото чуть потемнело. Я стояла на коленях, крепко-крепко прижав дрожащие ладони к прохладной земле, будто желая почувствовать хоть какую-то близость к нему... Тут же вспомнился тот наш последний день.

Был ужасный ливень. От громогласных раскатов грома испуганно трепетала листва, от яростных вспышек молний слепли глаза. Но меня не пугала эта гроза. Я ждала своего Сергея, сидя на кухне и с наслаждением потягивая горячий несладкий чай и смотря, как крупные дождевые капли со всей силы врезаются в стекло, будто желая пробить его, но, поверженные, сползают вниз. Он вот-вот примчится на своем «Харлее», улыбаясь расцелует меня, посадит позади себя, и мы будем кататься всю ночь под шум дождя и добрый грохот летней грозы.

Вдруг неожиданно громко и визгливо заголосил телефон.

Поперхнувшись, я торопливо сняла трубку:

– Да? – На другом конце провода висела неуверенная тишина. – Алло, я слушаю!

В ответ как-то бесцветно прозвучал тихий знакомый голос:

– Дашенька, это тетя Таня...

– Ой, здрасьте, – удивленно поздоровалась я. Это была мама моего любимого Сережи. Странно, с чего это она решила мне позвонить? Такое бывало только в мой день рождения, когда она хотела меня поздравить. Теть Таня была хорошей и доброй женщиной, но мне казалось, что я не особо нравлюсь ей. Конечно, ведь теперь ее горячо любимый сын все свое время проводил со мной... Куда бы ни отправлялся, всюду брал меня. А недавно устроился на работу, забросив институт, чтобы были деньги снимать нам квартиру. Он ненавидел кажущиеся такими короткими встречи. Я протестовала, говорила, что он должен доучиться, но он был тверд в своем решении. Как и всегда... Он считал, что сильный и самостоятельный мужчина всегда сможет добиться счастья в этой жизни, и не важно, лежит у него престижный диплом за пазухой или нет.

– Даша, – как-то рассеянно продолжила женщина. – Приезжай скорей, Сережка... – глухие рыдания не дали ей договорить.

Меня вдруг замутило, сильно закружилась голова, и я почти упала на стоящий рядом стул.

– Что? Что с Сережей? – со страхом зашептала я, крепко прижимая трубку к уху, будто боясь неправильно услышать ответ.

– Сережка... умирает... – прорыдала несчастная мать. Я обеими руками зажала рот, чтобы не закричать, телефонная трубка выпала, но я не замечала этого.

Не помню, как добиралась до дома Сережиной семьи. Помню лишь, как ледяные пальцы ливня часто трогали щеки, шею, плечи, грудь. Наверное, я забыла надеть куртку. Дверь квартиры оказалась не заперта. Стоило переступить порог, как мне на шею бросилась рыдающая в голос тетя Таня, горячо шепча:

– Даша, Дашенька, скорей иди, он тебя зовет, все время зовет... А все мотоцикл, проклятый! Говорила, говорила же я ему!..

Я плакала... Или это капли дождя так быстро бежали по моим щекам?..

В комнате, где лежал Сереженька, никого другого не было. Тетя Таня осталась за дверью, давая нам возможность побыть вдвоем, пока не приедет "скорая". Воздух был наполнен странным металлическим запахом, от которого по спине у меня поползли мурашки.

Я подлетела к кровати и застонала от ужаса: мой любимый лежал, бледный как мрамор, весь в крови... Одна рука была сломана, где-то в области локтя виднелась окровавленная кость, а из груди... о Боже... торчал какой-то чудовищный железный штырь... Светлые когда-то волосы были алы… Я крепко схватила здоровую руку любимого и прижала к похолодевшим губам.

– Милый мой, дорогой мой, как же... – лепетала я, заливаясь слезами. – Ты что? Зачем ты меня так пугаешь?

– Дашенька, наконец-то... – хрипло выдохнул он, мука в его глазах сменилась печальной радостью. – Дождался... Не мог уйти, не увидев тебя...

Сердце мое нестерпимо заболело.

– Не говори так, "скорая" уже вот-вот будет! Ты ведь не можешь меня бросить одну, не можешь!

Мои любимые, такие красивые губы, теперь синеватые и потрескавшиеся, слегка изогнулись в слабой улыбке. Он очень серьезно заглянул прямо мне в душу и тихо произнес:

– Родная моя, ненаглядная, послушай вот что: я умру. Нет-нет, ты не бойся! Ведь я всегда, всегда буду рядом, обещаю. Поверь мне и... не плачь, не надо... И не забывай эти мои слова, прошу. Тогда я вернусь, обязательно, слышишь? – Я перестала плакать и доверчиво вслушивалась в каждое слово, будто стараясь вобрать сказанное прямо в сердце. – Я вернусь в Пасху. В Пасху, запомни! И буду ждать тебя…

Его лицо совсем побелело, а ладонь в моей руке крепко-крепко сжала мои пальцы. Прекрасные серые глаза сделались напряженными, как будто с трудом видели меня.

– Дашь… – протяжно выдохнул он. – Пообещай мне.

Я торопливо закивала, низко склонившись над ним, целуя его ставшие сухими и прохладными губы, шепча о том, как сильно люблю его.

– Люблю… – Это был уже и не голос, а тихий-тихий шелест…

И он ушел…

Последующие дни я тяжело болела. Так тяжело, что все думали, и я отдам Богу душу. Но я выдержала. Я ведь пообещала ждать. На похоронах, правда, не была – не смогла… Как я могла смотреть, как моего дорогого, родного Сереженьку покладут в гроб, а потом станут опускать в холодную темную землю?! Я бы просто сошла с ума…

Придя в себя, я стала целые дни проводить на кладбище. Как меня не уговаривали, я не уходила. С фотографии на памятнике на меня с жалостью смотрели его глаза. Я говорила с ним, говорила долго, обо всем. Вспоминала все те прекрасные дни, что мы провели вместе. И плакала… Постепенно горе отступило, жизнь неумолимо звала меня. Нехотя, но я все же поддалась. Я знала, что так хочет он.

Так я и осталась одна… Миновало семь бесконечных лет. Я жила и училась уже далеко-далеко – так уж распорядилась судьба, – но на каждую Пасху приезжала в мой родной городок, к нему…

Солнце закрыло большое облако, и я вздрогнула, очнувшись от нахлынувших воспоминаний. Бросив взгляд на часы, с удивлением поняла, что уже вечер… Неужели заснула?

Поднявшись с земли, я печально взглянуло на фото.

– Любимый мой, я должна идти, скоро стемнеет…

Утренней легкости как не бывало, я чувствовала себя ужасно усталой и изможденной. Мне снова ответила тишина, не нарушаемая даже шелестом окруживших трав. Постояв еще с минуту, внимательно вглядываясь в любимое лицо, я сделала пару неуверенных шагов по направлению к калитке кладбища. На сердце вновь тяжким камнем лежала тоска… Еще одна Пасха миновала.

Но тут странный звук остановил меня. Сердце екнуло, и я обернулась.

Возле могилы сидел красивый светловолосый малыш лет шести, серыми пуговичками-глазками глядя на меня снизу вверх. Кровь прилила к моим щекам – он был точь-в-точь мой Сережа! Не веря своим глазам, я присела на корточки, выронив из рук сумочку. Малыш светло и широко улыбнулся мне… его улыбкой… Закатные лучи вновь показавшегося солнца красиво играли золотыми легкими прядками, ласкаемыми теплым весенним ветерком. По щекам моим полились чистые, неудержимые слезы – те, которые я так упорно старалась прогонять все эти годы...

Малыш, ласково улыбаясь, поднялся с земли и, близко-близко подойдя ко мне, провел нежными пальчиками по моему лицу.

– Не плачь, большая уже девочка… – серьезно сказал он не терпящим возражений тоном Сережи. Мое сердце залило яркое, неугасимое сияние любви. Я крепко прижала мальчика к груди и, то ли плача, то ли смеясь от счастья, неслышно прошептала:

– Неужели… дождалась…

Мальчик чуть отстранился, не покидая моих объятий, и, держась одной ручонкой за мое плечо, потянулся к могилке, взял с тарелочки голубое, как небеса, пасхальное яйца и вложил в мою ладонь, радостно произнеся:

– Христос воскресе!

Возможно, стоит еще что-то добавить к нашей истории. Но я не стану. Чудо всегда остается чудом. Повторю лишь Сережины слова: Христос воскресе!..

 

Свидетельство о публикации №214042001334